День четвертый. "Цыганский барон"
Коля Русский в своих спектаклях часто создаёт узнаваемые миры бесконечного трипа, миры, в которых жизнь распадается на отдельные фрагменты, а событийность как таковая и вовсе отсутствует. В "Цыганском бароне" действие происходит в 1951 году. Фрезеровщик Алексей идёт на работу, встречая по пути цыганку. Полуторачасовой спектакль сконцентрирован на этой встрече, которая в сознании Алексея обрастает фантасмагорийными подробностями, погружая зрителей в мир абсурда, мир, если и подчиняющийся законам логики, то логики сновидческой. Отдельные эпизоды спектакля продолжаются так долго, что, кажется, они не имеют конца. Режиссер будто размонтирует сознание героя в момент встречи с цыганкой, заставляя его снова и снова погружаться в свои ощущения от этого столкновения, которое, заранее ясно, не приведет ни к чему хорошему. Ужас героя и его беспомощность обретают форму почти наркоманского трипа с болезненным искаженным восприятием и навязчивыми состояниями. Достичь этого эффекта позволяет и музыкальный ряд, в котором имя главного героя обыгрывается строчками из популярных песен в причудливом соединении "Алексей, Алешенька, сынок" с "Алешкой" группы "Руки вверх". Рифм у Русского тоже много, начиная от песни, в которой "кровавый дождь" рифмуется с "вождь", ударяющей страшной фразой: "Сам с вождём разбирайся, сынок, я уже весь от крови промок" (не берусь утверждать, что цитата дословная, но смысл в этом). И заканчивая структурой спектакля, в которой второй акт является практически повторением первого, его искаженной вариацией, перешедшей от иронического к трагическому звучанию. Если первый акт был сном только навязчивым, то второй - кошмар с вечными вождями, кровавым дождем и бесконечными человеческими жертвами. И, кажется, не было бы ничего удивительного, если б возник третий, четвертый и так далее акты. Этот сон может продолжаться вечно.
Александрина Шаклеева, театровед
«Electrostalin. История одного хоррора».
"Цыганский барон" Николая Русского, как мне кажется, спектакль про страх. Главный герой одноименного рассказа - Алексей, сходит с ума, на почве постоянного нахождения в условиях 1951 года. Он поет "абсурдные но мрачные" песенки про «Ленин, как будто лопата, а Сталин как будто сундук», у него постоянно выпадают из руки папиросы, которые он курит в непомерном количестве, ну и, наконец, главный признак - вместо цыганки ему привиделся Сталин. Это если смотреть на фабулу реалистически. К этому располагает, кстати, костюм главного героя - Борис Алексеев щеголяет в кирзовых сапогах, белой распашенке и черном пальто, а в руках у него реальный "Беломор-канал". Его окружение, а в реалистической интерпретации - они плод воображения Алексея, ходят в современных, вызывающих одеждах - нелепый котелок на голове, синие колготки, короткое черное платье; играют на электрогитаре, смешивая в одном ансамбле нелепую советскую гармошку, современные биты и маленькие детские металлические тарелочки. Проекция на экране, тоже демонстрирует глюк сознания – если снежинки, то только заведомо плоские, как в старых компьютерных играх, если картинки с советских открыток, то непременно на кислотно-сером, разъеденном фоне.
Но, отбросим эту версию - все-таки мы знаем Русского как создателя собственных, абсурдных миров, в котором сумасшествие героев невозможно. Невозможно, потому, что мир уже давно сдвинулся с точки, и улетел в невиданные дали странностей, хоть и пытается дать нам зацепки из обычной жизни. Алексею здесь мог примерещиться не только Сталин, но и сама цыганка, и его работа, и город. И это нормально. В мире «Цыганского барона» рассказчик текста, лицо от театра, это Виктор Коклюшкин – легендарный советско-российский комик, вернее филигранная пародия на него от актера Михаила Агапова. Он копирует его гнусавый голос, ни с чем несравнимую манеру вздергивать плечом, отодвигать очки, и делать паузы в тех местах, когда зритель должен засмеяться. И это при том, что актер стоит перед нами в модных солнечных очках и белых кедах, подчеркивающих абсолютное отсутствие связи артиста с объектом пародии. Но это, конечно, не самые очевидно-абсурдные вещи в спектакле. Фирменный треш Русский™ проявляется через в музыкальные вставки типа «Потому что есть Алеша у тебя» или стилизованной под советскую, песню о том, как мужик убил медведя, чтобы отослать его шкуру великому Вождю народов. Проявляется он и в актерах, которые транслируют необходимую по тексту эмоцию неожиданными путями: например, «отвратительный взгляд цыганки» Марина Демьяненко реализовывала через невообразимые гримасы на лице, которые могли вызвать физическое отторжение у зрителя.
Нас всеми силами стараются напугать, чтобы мы тоже почувствовали физиологический страх главного героя. Режиссер застраивает для этого два коротких акта, так, чтобы половина второго – повторяла большую часть первого. Должно появиться ощущение замкнутого круга, из которого выбраться не может не только Алексей, но и мы все – Коклюшкин с текстом про папиросы, которые бегают за героем, старуха-цыганка, которую Мария Соловей снабжает почти сталинским акцентом, песня про медведя, снова Коклюшкин, и снова Алексей ранит руки об забор в попытке сбежать от своего страха…Должно ощущение появиться, но не появляется. По крайней мере, у меня. Действие оказывается слишком разреженным, хотя и есть волшебные моменты, где актеры будто бы застревают во временной петле: Коклюшкин раз за разом, вскидывает плечо и отводит очки, цыганка Мария Соловей шепчет в микрофон «вот-вот-вот», а Демьяненко продолжает на авансцене выкручивать свое лицо в гримасу. Или вот еще – Алексей много-много раз вытаскивает из сапога пачку папирос, пытается одну из них закурить, но девушка с пылесосом всасывает курительную трубочку. На каждом новом кругу, Алексея освобождают от одежды, пока он не оказывается перед зрителем совершенно голым.
И все-бы прекрасно – смешно, классно работающие артисты, кислотные картинки проецируются на стену (там такие цитаты из советских, слащавых открыток – зайчики, вишня, яркий цветочный букет, которые плавают по экрану в ожидании возвращения обратно на привычную картонку), но есть нюанс. Конкретика обозначенного 1951 года и фигура Сталина незримо присутствующая на сцене – постоянно возвращает нас из режима жутковатого сновидения в режим «Сейчас нам снова скажут, что Сталин зло». И вроде бы это не очень в лоб сказали, повторив дважды песню «Кровь, не стихая, идет, словно дождь, вместо цыганки на улице вождь!», да Алексей произнес «Товарищ, Ст…», намеренно не договаривая слог, ну еще лицо вождя проявилось где-то между цветочков в видеоряде, но ощущение, что нам рассказывают остроактуальную тему, зашифровывая её новым абсурдизмом, не покидает. Эта историческая конкретность, которая подчеркивается в рассказе, даже после «кровавого дождя», остается сильнейшим грузом, не дающим нам оторваться от реальности. Почему? Во-первых, режиссер не дает мне абсолютно отключиться от исторической подоплеки, но и четкого политического высказывания тоже не делает. Во-вторых, финал фабулы со смертью главного героя становится ожидаемым, а абсурдные трюки довольно быстро себя исчерпывают. То есть я довольно
быстро понимаю эффект, которого режиссер хочет достичь – бесконечный ад, героя, который для нас может превратиться в бесконечное удовольствие. Персонажи давно застряли в петле времени, а вместе с ними и актеры (не зря из уст псевдококлюшкина звучит анекдот об артисте, который застрял в этом образе, чтобы избежать суда по авторским правам). Зрители, конечно, тоже застряли – советские песни и песни из 90-х воспринимаются как один слой недалекого прошлого, а Сталин, судя по количеству упоминаний в СМИ, кино и на сцене – вообще стал нашим современником. Только вот этот бег по кругу, на столько четко транслируется жизнью, что «Цыганский барон», кажется не докрученным. Просто современная жизнь уже давно страшнее.
Антон Алексеев, театровед